В старину говорили: добрую сказку послушать, что хлеба-соли откушать. А старина, что диво-дивное, там быль и небыль стоят рядышком, как сметана с оладушком. Но это присказка, а вот вам и сказка. В давние времена жили на Куликовом поле два брата. Были они неразлучны, как хлеб да соль на столе. Вместе росли, вместе учились, вместе пошли к московскому князю на службу воинами-дружинниками. Пришло время, братья женились и стали жить всяк своим домком — рядышком, на одной слободе. И вот однажды заспорили они: что вкуснее в хлебе — мякиш или корка? — Мякиш вкуснее,— говорит старший. — Нет, корка,— спорит младший. — Мякиш! — Корка! И впервые братья разошлись, не пожав друг другу руки. День проходит, два: на сердце у каждого будто кошки скребут. «А ведь нехорошо, что мы с братом поссорились,— думает младший.— Пойду к старшому, помирюсь». Приходит, а старший брат на крыльце обедает: хлебный мякиш ест, а горелые корки в лохань кидает. Размокнут — корова съест. «А ведь это он для того делает, чтобы надо мной посмеяться,— думает младший.— Не буду мириться!» Старший увидал, что младший мимо его дома стороной прошёл, и думает: «Я старше, значит, должен быть мудрее — пойду к брату, помирюсь. Чего нам делить?» Собрался, пошёл. А младший в это время тоже сел обедать: румяные корки ест, а мякиш курам крошит. Увидал это старший брат — и вернулся. — Каких только чудаков нет на белом свете!— смеялись люди. И прозвали их Корка да Мякиш. Худые вести не лежат на месте. Прослышала о ссоре братьев мать и послала им с проезжими коробейниками письмо — берестяную грамоту. Звала в гости, да вместе с молодыми жёнами. Приехали братья. — А где же ваши жёнки? — спрашивает мать.— Я их и видела, как во сне: пока ваши свадьбы играли. Оказалось, что молодицы хлопочут по хозяйству, никак не могут управиться. — А велико ли хозяйство? — Как и у всех: не хуже людей живём. «Наверное, они такие хозяйки, про которых говорят: стряпают с утра до вечера, а поесть нечего»,— подумала мать, но сыновьям ничего не сказала. Усадила она их за стол. Братья друг на друга не смотрят, даже в материнском доме не могут забыть свою ссору. А мать вроде ничего не замечает, рада обоим. Собрала угощение, вынула из печки и подала на стол свежий хлеб. Учуяли братья духовитый запах, памятный с детства, и руки у них столкнулись над хлебом — каждый поспешил взять ломоть побольше. Смотрит мать, как едят сыновья. А они уплетают хлеб за обе щёки, и корки и мякиш — всё подряд! Наелись братья материнского хлеба — подобрели, разговорились. И мать попросила сыновей рассказать о своих жёнах. — Моя Марья пройдёт по улице — словно лебедь проплывёт: неторопливо, с достоинством,— говорит старший. — А моя Анна такая весёлая,— рассказывает младший, - едва ноги с постели спустит, а они уже приплясывают. Хвастаются братья друг перед другом, нахваливают молодых жён, а мать и говорит: — Я рада, что жёны у вас такие хорошие. А как зовут их люди? Нахмурились братья, но отвечать надо: мать спрашивает. —Мою - Маня Тёплая,— буркнул старший. — А мою Нюша Торопыга,— вздохнул младший. И мать сразу догадалась, почему старший сын не любит корки, а младший — мякиш. Марья, видать, с ленцой: поставит хлеб в печку, а вынуть вовремя забудет, вот корки и подгорают. А торопливая Анна как следует хлеб не пропекает: зарумянится каравай, и она его скорее на стол, а мякиш-то внутри — сырой. И снова мать ничего не сказала сыновьям о своей догадке, а стала думать, как им помочь. И когда они собрались уезжать, спросила: видели их жёны хотя бы раз Житного Деда? — Нет,— отвечали братья,— ни разу не видели. Они говорят, что это бабьи сказки. И мать повела речь издалека: — Прослышала я, что вы поссорились и никак не можете помириться. Вот вам моё материнское слово: пусть ваши жёнки постараются увидать Житного Деда. И заживёте душа в душу, по-братски, как и раньше жили. Ну, идите, час вам добрый! Мать знала: увидать Житного Деда может лишь тот, кто сам работает в поле, растит хлеб. А работа эта удивительная: она делает людей лучше, чем они есть. Ленивому добавит расторопности, слишком прыткому — спокойной осмотрительности. Вернулись братья домой, вспоминают материнские слова, гадают: при чём тут Житный Дед? Но им очень хотелось помириться: родные братья всё-таки. «Мать плохому не научит»,— решили они и отправили своих жён в поле. — Пока не увидите Житного Деда, не возвращайтесь! — Вот ещё что выдумали! У нас и так хлопот полон рот,— ворчали молодицы, а про себя думали: «В поле и дождик льёт, и солнце печёт... Что станет с нашими белыми личиками?» Поворчали, пофырчали, но ослушаться не посмели. Пришли в поле. Маня Тёплая идёт не спеша, вразвалочку, из-под руки по сторонам поглядывает. Пока дошла до середины поля, Нюша Торопыга уже три раза его кругом обежала. Но ни та, ни другая Житного Деда не встретили. На следующий день мужья снова их в поле посылают. Стыдно стало молодицам ходить без дела да людям глаза мозолить, и взялись они за работу. День работают, два, и так увлеклись, что и про свои белые личики забыли. Хлопот у земледельцев не меньше, чем у нянек: каждому колоску нужна забота и ласка. Не сразу зелёный малыш-росточек поднимется, окрепнет, станет усатым богатырём-колосом. — Эй, хлебные няньки! — шутили с молодицами крестьяне.— Теперь, поди, знаете, почему мы с весны до осени соль не покупаем? — Знаем! — улыбались Нюша и Маня.— Она сама на губах выступает. Такая уж работа — до солёного пота. — Правильно. Отсюда и застольная присказка родилась: «Хлеб да соль!» Они всегда рядышком — и в поле и на столе. Работали молодицы дружно. В поле идут вместе и с поля бок о бок. Маня уже не отстаёт, шаг у неё порезвее стал. Да и Нюша вперёд не забегает, остепенилась. Как-то присели они у родника пообедать и вдруг слышат: — Ух, ух, хлебный дух... Здравствуйте, молодушки, белые лебёдушки, наливные яблочки, сдобные оладушки! Хлеб да соль! Оглянулись, а это сам Житный Дед! Покручивает свои колючие усы, щурит на молодиц васильковые глаза... Вот тебе и бабьи сказки! Растерялись они от такой неожиданности, а потом и говорят: — Здравствуй, дедушка! Садись с нами обедать. — Спасибо! Не откажусь... Отломил Житный Дед по кусочку хлеба от каждого ломтя, поцеловал оба кусочка и тут же пропал. Глядят Маня на Нюшу, а Нюша на Маню и никак не поймут: был Житный Дед или не был? Посмотрели на свой хлеб — оба ломтя надломаны. Посмотрели в поле — колосья в одном месте покачиваются, словно только что раздвигала их чья-то рука. Значит, был Житный Дед! Своими глазами видели... Но мужьям они до поры до времени ничего не сказали: вдруг не поверят? Когда убрали урожай, собрались Маня и Нюша печь хлебы из новой муки и опять встретились — у колодца. Нагнулись воды зачерпнуть и ахнули: из колодца смотрели на них два прекрасных женских лица, какие им и видеть ещё не приходилось. «Кто такие,— думают молодицы,— неужто это мы сами? Да нет, нашу красоту в поле дождями смыло, ветром развеяло...» А люди идут мимо, останавливаются и говорят: — Ай да красавицы! Уродит же земля такую красоту: поглядишь — петь хочется. «Уж не смеются ли они над нами?» — думают молодицы. А люди не смеялись: за лето Маня и Нюша расцвели так, что и не узнать. Утренние зори подарили им свой румянец, солнце вызолотило косы, словно спелые пшеничные колосья, а глаза стали ясными, как вечерние звёзды. Куда их прежней красоте до нынешней! Взглянули молодицы ещё раз в колодец, потом друг на друга и с полными вёдрами заспешили домой. Взялись за дело с той же ухваткой, что и в поле. Всё у них идёт ладно да складно. Тесто замесили круто, печки истопили жарко, хлебы посадили и вынули вовремя: корки не подгорели, мякиш пропёкся. Подали хлеб мужьям. Те едят да похваливают: — Ай да Марья Ивановна, мастерица! — Ну, Анна Васильевна, да у тебя руки золотые! Едят братья хлеб, и кажется им, что испекла его родная матушка... Тут и ссоре их пришёл конец: из-за чего спорить-то?