Сайт использует cookie
На сайте используются cookie-файлы и другие аналогичные технологии. Если, прочитав это сообщение, вы остаетесь на нашем сайте, это означает, что вы не возражаете против использования этих технологий.
Сайт использует cookie
Cookie Settings
Cookies necessary for the correct operation of the site are always enabled.
Other cookies are configurable.
Essential cookies
Always On. These cookies are essential so that you can use the website and use its functions. They cannot be turned off. They're set in response to requests made by you, such as setting your privacy preferences, logging in or filling in forms.
Analytics cookies
Disabled
These cookies collect information to help us understand how our Websites are being used or how effective our marketing campaigns are, or to help us customise our Websites for you. See a list of the analytics cookies we use here.
Advertising cookies
Disabled
These cookies provide advertising companies with information about your online activity to help them deliver more relevant online advertising to you or to limit how many times you see an ad. This information may be shared with other advertising companies. See a list of the advertising cookies we use here.
ВЕРСИЯ ДЛЯ СЛАБОВИДЯЩИХ
Логунов

РУССКАЯ ПЕЧЬ

У нас на Куликовом поле к сказкам-побаскам, прибауткам да затейливому слову каждый человек имеет отношение: или рассказывает или слушает. Они словно песни жаворонка. Иной молодец выйдет за деревню, заслушается, как поёт жаворонок, да так и стоит, очарованный, лицом к небу. Опомнится, тряхнёт головой — а голова уже седая: жизнь пролетела!
Я тоже всю жизнь слушаю сказки, с тех самых пор, как впервые посадили меня из люльки на печку.
Печка для деревенских ребят — спасительница. Где по греться, когда прибежишь морозным вечером с улицы, громыхая обледенелыми полами пиджачка? На печке. Где от лежаться, набраться сил, если однажды съешь на спор большую синюю сосульку и схватишь ангину? Разумеется, на печке. Нет лучшего места спрятаться от рассерженной матери или просто полежать и подумать. А для меня вдобавок печка была ещё сказочной страной, с очень тёплым климатом, которую населяли добрые и смешные существа: Чур, Житный Дед, царь Горох... Иногда заглядывал туда старинный грамотей Филька или просовывала свой вязаный нос любопытная Варвара.
Все они, конечно, приходили ко мне из сказок, которые я слышал то от соседской бабушки, то от мамы или стар шей сестры.
С сестрой мы жили дружно. Я всё собирался пойти с ней и лес за грибами или ягодами — ведь это целое путешествие!
— Путешествуй лучше с печки на полати,— добродушно смеялась она.
И обещала взять меня в лес попозже, когда созреют орехи. Я терпеливо ждал. А чтобы скучно не было, действительно путешествовал с печки на полати.
Чего только не насмотришься, бывало, в пути! Вот возле горячей трубы лежат рядышком два толстоносых мужичка и о чём-то мирно беседуют. Это сушатся мои подшитые ва ленки, сушатся с прошлой зимы. Мама про них забыла и не убрала вместе с другими в амбар, а я не напоминаю: мне веселее с этими толстоносыми мужичками.
В щель между досками на потолке высунулись тонкие блестящие усики и медленно шевелятся. Это большой чёр ный таракан, который там живёт, интересуется, какая сегодня погода, нет ли ветра. Ветра нет, мы с котёнком, Шуршавчиком ведём себя смирно, не возимся, и таракан выходит на прогулку.
Неожиданно за трубой слышится негромкий писк, потрескивание, шорох, и чёрный таракан быстро прячется в свою щель. Я знаю, кто его напугал — печкины ребята. Сестра рассказывала, что эти таинственные человечки, чумазые, как маленькие цыганята, живут в печной трубе. Увидеть их ред ко кому удаётся — такие они быстрые и хитрые.
Печкины ребята вылезают из трубы ночью, когда все спят. Если светит луна, они сидят на крыше, а в пасмурную погоду спускаются в избу, бегают по полу, по лавкам, забираются в сундук и на полки. Они любят прятать разные мелкие вещи: пуговицы, катушки с нитками, шило, спички, гребёнку, ленты. А после приходится заглядывать во все уг лы и приговаривать:
Печкины ребята,
Поиграйте — и отдайте!
И правда найдёшь нужную вещь, да ещё в самом неожиданном месте: шило — в кармане маминого фартука, катушку с нитками — на полке среди посуды...
Напугают печкины ребята таракана — и успокоятся, затихнут. А я продолжаю своё путешествие.
С полатей тянет еле уловимым запахом созревающих помидоров. Они лежат в соломенном лукошке, прикрытом старой маминой шалью, и потихоньку краснеют в тепле.
Раньше полатей у нас не было, можно было свесить голову с печки и заглянуть вниз, в закуток, где зимой обязательно кто-нибудь жил: или ягнята, или маленький телёнок. Потом, когда пришёл с войны отец, он настелил вверху над закутком доски, и печка сразу стала просторнее, шире, чему я немало радовался.
Как-то после сильной грозы отец вернулся с поля уста лый, иззябший и забрался ко мне на печку. Круглое, с рыжими усами лицо его было похоже на солнышко, а прядка влажных волос закрывала лоб, словно небольшая лохматая тучка. Голова лежала на подушке, на самом краю печки, а ноги оказались далеко на полатях, на досках — такой он был большой.
— Ах, хорошо у тебя тут, ах, тепло...— приговаривал он, обняв, меня одной рукой.
Я свернулся клубочком, спрятался к нему под мышку и притих, словно воробей в уютном и безопасном гнезде. А отец всё говорил и говорил, вспоминал войну, смоленские леса и неведомую мне деревню Грибочки. Он и его товарищи попали во вражеское окружение и пробирались к своим. У солдат была карта, и по этой карте выходило, что на пу ти у них лежит лесная деревушка Грибочки. Но когда они ночью подошли к деревушке, то на её месте не было ни одного дома — всё сожжено и разрушено. Уцелела только одна-единственная печка. Она стояла среди холодного пепе лища и слабо светилась в темноте белёными боками. На одном из боков её, будто косой шрам, чернела широкая трещина, замазанная глиной. А сама печка, к удивлению солдат, оказалась тёплой, словно её совсем недавно исто пили. Кто бы это мог сделать?
Вскоре всё прояснилось. Услыхав родные русские голоса, из печки вылезла старуха, а за ней — четверо чумазых ребятишек. Это были единственные жители, оставшиеся в деревне в живых. Оказывается, они так и жили в печке Днём собирали грибы, копали картошку на запустевших огородах, а ночью все впятером залезали в печку и закрывались заслонкой.
— Вот, сын, какой у нас народ,— заключил отец, одна печка от целой деревни осталась — и то жизнь не заглохла.
Я слушал неторопливый отцовский голос и всё крепче прижимался к его боку, пахнущему хлебом и полевыми травами...
Лето кончилось, начались осенние дожди, а там и зим; наступила. Но в моей запечной стране погода по-прежнему стояла тёплая, даже иногда жаркая, особенно в те дни, когда в доме пекли хлебы. Ещё с вечера начиналась словно бы предпраздничная суета. Печку внутри подметали берёзовым веником, брызгали водой из колодца; приносили с улицы свежих дров.
Печь хлебы мама всегда договаривалась на пару с тёткой Пелагеей, женщиной экономной и расторопной, а главное большой мастерицей. Только что кончилась война, продуктов не хватало, и в муку добавляли молотые жёлуди или крахмал из мёрзлой картошки. Испечь из такой муки хороший хлеб могли только очень искусные руки.
Квашню обдавали кипятком, мыли пучками чернобыла и других пахучих трав. Затем, замесив в ней тесто, укутывал! одеялом, а сверху ещё накрывали овчинным полушубком.
За работой тётка Пелагея что-нибудь рассказывала маме или разговаривала со мной. И я однажды пожаловало ей, что сестра так и не взяла меня в лес за орехами. А ведь обещала. Мне так почему-то было обидно, что даже навернулись слёзы.
— Ты не горюй,— успокоила меня тётка Пелагея, жди Нового года. Под Новый год попросим печкиных ребят — и принесут тебе орехов. Ведь они у Деда Мороза первые помощники.
—Что-то они раньше не приносили,— засомневался я.
— Война была, милок. Не до того им было.
— А печкины ребята тоже воевали? — удивился я.
— А как же. Какие постарше — воевали, а маленькие дома сидели, обуться им было не во что.
И я стал дожидаться Нового года. Конечно, я все уши прожужжал и маме и сестре, что печкины ребята принесут мне орехов.
— Обязательно принесут,— серьёзно говорили они, но при этом чуть заметно улыбались.
И вот наступило 31 декабря. Днём отец был на работе, сестра убежала в школу наряжать ёлку, а мама и тётка Пелагея снова затеяли стряпню. Меня, чтобы не путался под ногами, загнали на печку. Пригревшись, я долго лежал в одиночестве и грустно размышлял о том, что никаких де дов-морозов и печкиных ребят не бывает, всё это сказки, да и орехов взять негде: ведь они в нынешнем году совсем не уродились. Потому и не брала меня сестра в лес — со бирать было нечего. И наша печка уже не казалась мне сказочной страной, а просто — печкой.
«Шутят все со мной, словно с маленьким,— думал я,— один отец серьёзно разговаривает...»
С улицы прибежал котёнок, Шуршавчик, улёгся у меня мод боком и замурлыкал. И мы с ним незаметно уснули.
— Вставай же скорей, соня, а то на ёлку опоздаем!
Я открыл глаза. Сестра щекотала мне нос маленькой еловой веточкой, от которой пахло смолой. В избе горела лампа,— значит, я проспал до самого вечера!
— Печкины ребята тебе гостинцев принесли, вставай.
— Хватит меня обманывать, не маленький...— недовольно буркнул я.
— Не веришь? Посмотри, что они на полати поста вили.
Я безо всякого интереса покосился на полати. Там стояло наше соломенное лукошко, в котором осенью дозревали по мидоры. Сейчас оно было накрыто чистым полотенцем. Ско рое всего, это подстроила сестра, чтобы посмеяться надо мной. А может, сказки иногда всё-таки сбываются?
Я колобком подкатился к лукошку, сунул руку под по лотенце и, не выдержав, закричал:
— Орехи!
В лукошке и правда были орехи, только не лесные, а до машние, испечённые из хлебного теста и тёртой свёклы. От них ещё тянуло теплом и пахло сладковатым свекольным соком. Я соскочил с печки, мигом оделся, набил хлебными орехами карманы, и мы заспешили с сестрой в школу на ёлку — первую новогоднюю ёлку после войны...
Почти сорок лет прошло с той поры. Многому научился я у людей: рубить новые дома для колхозников, украшать их резными наличниками и даже класть русские печки.
Охотнее всего я кладу печные трубы. Мне всё хочется подсмотреть, как туда заселяются чумазые печкины ребята. Но они, как и прежде, большие хитрецы и на глаза не пока зываются. Может, их видел кто-нибудь из мальчишек? Что бы разузнать об этом, я и зачастил в нашу деревенскую школу.
Поднимешься на знакомое с детства крылечко, откроешь ворчливую дверь, увидишь любопытные лица ребятишек — и что-то заколышется, заструится в душе, словно весенние соки под корой дерева.
На всякий случай захватишь с собой инструмент: вроде по делу пришёл. А дело и правда находится: поможешь выставить вторые рамы (апрель на дворе!), заменишь про гнившую половицу... Добровольных помощников тут у меня хоть отбавляй, особенно среди первоклассников. Кто гвозди подаёт, кто стружки в сторону отгребает.
А когда всё закончим и устроимся на солнышке отдохнуть, начнутся у нас интересные разговоры. И как-то уж так получается, что рассказывать в основном приходится мне, а мальчишки и девчонки слушают. И про богатыря Пересвета, и про Житного Деда, и другие истории, которые сам я когда-то слышал на нашей просторной русской печке.