С тёткой Пелагеей мы жили через три двора. Мальчиш кой я любил заходить к ней в гости, и мы беседовали о всякой всячине. Неказистая избушка её казалась мне похожей на большую растрёпанную курицу. Дома тётка Пела гея бывала редко, чаще ходила по дворам и грелась у чужого огня, рассказывая нехитрые деревенские новости.
Была она одинокая и какая-то бесприютная. Но в дерев не любили её за бескорыстный нрав и ещё за то, что отменно умела печь пироги. Говорят, в доброе довоенное время ни один торжественный стол не обходился без Пелагеиных пирогов. Поджаристые, румяные, начинённые яблоками, капустой, пшённой кашей с морковью, а то и просто картошкой, пироги эти были украшением любого стола. Даже спрятанные до времени в каком-нибудь дальнем чула не, они подавали о себе весть — густым душистым запахом. И шла про них молва по всему Куликову полю.
Пытались по её рецептам печь пироги и другие хозяйки, и неплохо пекли. Но таких, как у тётки Пелагеи, у них ни когда не получалось. Поэтому в народе говорили, что у неё — золотые руки.
- Что-то давно Пелагея не заходит, не заболела ли?— иногда озабоченно говорила мама.
Я тут же отправлялся её проведать, но дверь избушки оказывалась завязанной на верёвочку — не от недобрых лю дей, а от ветра и проказливых коз. Значит, тётка Пелагея жива-здорова и скоро должна к нам зайти.
Через день-другой она действительно появлялась, уса живалась на плоский зелёный сундук возле дощатой пере городки— своё излюбленное место — и неторопливо разговаривала с мамой или дремала. Ради её прихода мама всегда зажигала висячую керосиновую лампу, и в избе у нас сразу же становилось светло и празднично. Мы ужинали все вместе горячей рассыпчатой картошкой, которую высыпали из чугунка прямо на стол, запивали её холодным кисло- сладким свекольником. В то время мне казалось, что ничего вкуснее свекольника на свете и быть не может.
После ужина я садился рядом с тёткой Пелагеей на сундук и просил её рассказать сказку про золотое колечко. Она знала только одну эту сказку, но мне никогда не на доедало её слушать.
— В некотором царстви-и, в некотором государстви-и,— слегка нараспев начинала рассказывать тётка Пелагея,— жила-была девочка со старой матерью. Жили они бедно, ели-пили несладко, да и то не каждый день. Пришло время, мать у девочки умерла, и осталась она одна-одинёшенька. Никакого богатства у неё не было, кроме проворных рук да золотого колечка, подарка матери. Умирала мать, говорила:
«Береги это колечко, доченька. Оно тебе счастье принесёт».
Схоронила девочка мать и пошла наниматься в работ ницы к богатому хозяину: есть-пить надо.
«Будешь мне печь пироги,— сказал богатый хозяин,— вот квашня, вот ларь с мукой. Угодишь — возьму в работ ницы, не справишься — иди на все четыре стороны».
Взялась девочка за работу. А сама вся дрожит от стра ха: вдруг не получится? Ведь пирогов она никогда в жизни не пекла. Жили они с матерью так бедно, что муки у них в доме и щепотки не было. Но взялся за гуж, не говори, что не дюж. Замесила девочка кое-как тесто, стала печь пи рог. А он расползается во все стороны, словно блин. Заныло у девочки сердце: чует, что не угодит хозяину, прогонит он её.
Ан и правда всё худо вышло. Принесла она хозяину свой пирог. Откусил он кусочек, и рот его перекосился весь. Будто кислое-прекислое яблоко съел.
«Отрава, а не пирог! — закричал хозяин и затопал на девочку ногами.— Вон из моего дома!»
Подкосились у девочки от страха ноги, и упала она на пол. Лежит, не поднимается. Долго богатый хозяин бесновался, а потом и говорит:
«Есть у меня любимая свинья. Если она съест этот пи рог— твоё счастье. Будешь готовить для неё».
Пошёл богатый хозяин в хлев, хотел отдать пирог своей любимой свинье, да раздумал и сам съел всё до крошки. Вот какой жадный был!
Приходит и говорит:
«Съела свинья пирог, твоё счастье. А за то, что мне не угодила, будешь работать задаром. Марш на кухню, принимайся за дело! Да смотри, старайся!»
Снова взялась девочка за работу. «Наверное, это мне мамино колечко помогает»,— подумала она и надела его на палец. Месит девочка тесто, старается. И вдруг видит: нет на пальце колечка! Заплакала она горько-горько, и потекли прямо в квашню её солёные слёзыньки.
Стала искать она колечко. Перемесила тесто заново раз, другой, третий, прощупала всё по горсточке — нет колечка. Ныли у девочки руки-ноги, ломило поясницу. Тесто с каждой минутой становилось все круче, а она всё искала, искала...
Пришла пора печь пироги. Сажает их девочка на боль шие сковороды, ставит в горячую печь, а сама еле на ногах держится — так устала. А когда испекла, отнесла их хозяину.
«Мягки ли пироги?» — спросила она.
«Ох, мягки...»
«Понравятся ли они свинье?»
«Понравятся, понравятся,— отвечает ей жадный хозяин, а сам думает: «Соли ей не давал, а пироги посолены. Может, она и без муки пироги испечёт? Вот тогда заживу, ещё бо гаче буду!»
Раздобрел хозяин. Разрешил девочке оскоблить квашню и испечь себе пирожок-поскрёбышек. Собирает, соскабливает девочка остатки теста с квашни и вдруг видит: вот оно, её колечко! Лежит на самом дне.
Обрадовалась девочка. Быстро испекла пирожок-поскрёбышек и присела в уголку у печки отдохнуть. В это время в дом зашёл старик-нищий и попросил милостыню. Разломила девочка пирожок и половину отдала старику. Отведал он её пирожка и сказал:
«Золотые у тебя руки, дочка. Спасибо тебе!»
...Я замечал, что и мама старается потише греметь на кухне посудой и сестра закрыла свой учебник, притихла за столом — тоже слушает вместе со мной Пелагеину сказку. И невдомёк мне было тогда, что это и не сказка вовсе, а са мая настоящая быль: тётка Пелагея рассказывала про своё детство. Это она сама, оставшись сиротой, работала у дере венского попа прислугой. И однажды обронила в квашню колечко — подарок матери. Только было оно не золотое, а обыкновенное, самодельное, из медной копейки. Как давно это было!
И снова, второй раз в жизни, тётка Пелагея осталась сиротой. В первый же год войны она получила сразу три извещения — о смерти мужа и двух сыновей. Больше никого у неё не осталось, даже внуков. Она как-то сразу постарела, стала забывчивой и усталой. И кто знает, перенесла бы она это горе, если бы не было у неё зацепки на земле, лю бимого дела — печь пироги. Исстрадавшимся людям нужна была радость, даже самая малая, чтобы совсем не очерствела душа. Вот и радовала их тётка Пелагея всю войну свои ми пирогами, пусть и неказистыми, испечёнными из сырой картошки и конского щавеля.
А потом пришёл День Победы, с фронта возвращались в деревню израненные солдаты, мужья и братья, и каждой семье хотелось их встретить по-праздничному. Тут уж и во все было не обойтись без Пелагеиных пирогов!
Умерла тётка Пелагея тихо. Легла однажды на свою нетопленную печь и не проснулась. Хоронили её всем селом. И каждый, кто шёл за гробом, вдруг почувствовал, что по терял очень близкого человека.
После себя не оставила она даже медной копейки — лишь добрую память в сердцах односельчан да сказку, которую выстрадала всей своей жизнью.
Была она одинокая и какая-то бесприютная. Но в дерев не любили её за бескорыстный нрав и ещё за то, что отменно умела печь пироги. Говорят, в доброе довоенное время ни один торжественный стол не обходился без Пелагеиных пирогов. Поджаристые, румяные, начинённые яблоками, капустой, пшённой кашей с морковью, а то и просто картошкой, пироги эти были украшением любого стола. Даже спрятанные до времени в каком-нибудь дальнем чула не, они подавали о себе весть — густым душистым запахом. И шла про них молва по всему Куликову полю.
Пытались по её рецептам печь пироги и другие хозяйки, и неплохо пекли. Но таких, как у тётки Пелагеи, у них ни когда не получалось. Поэтому в народе говорили, что у неё — золотые руки.
- Что-то давно Пелагея не заходит, не заболела ли?— иногда озабоченно говорила мама.
Я тут же отправлялся её проведать, но дверь избушки оказывалась завязанной на верёвочку — не от недобрых лю дей, а от ветра и проказливых коз. Значит, тётка Пелагея жива-здорова и скоро должна к нам зайти.
Через день-другой она действительно появлялась, уса живалась на плоский зелёный сундук возле дощатой пере городки— своё излюбленное место — и неторопливо разговаривала с мамой или дремала. Ради её прихода мама всегда зажигала висячую керосиновую лампу, и в избе у нас сразу же становилось светло и празднично. Мы ужинали все вместе горячей рассыпчатой картошкой, которую высыпали из чугунка прямо на стол, запивали её холодным кисло- сладким свекольником. В то время мне казалось, что ничего вкуснее свекольника на свете и быть не может.
После ужина я садился рядом с тёткой Пелагеей на сундук и просил её рассказать сказку про золотое колечко. Она знала только одну эту сказку, но мне никогда не на доедало её слушать.
— В некотором царстви-и, в некотором государстви-и,— слегка нараспев начинала рассказывать тётка Пелагея,— жила-была девочка со старой матерью. Жили они бедно, ели-пили несладко, да и то не каждый день. Пришло время, мать у девочки умерла, и осталась она одна-одинёшенька. Никакого богатства у неё не было, кроме проворных рук да золотого колечка, подарка матери. Умирала мать, говорила:
«Береги это колечко, доченька. Оно тебе счастье принесёт».
Схоронила девочка мать и пошла наниматься в работ ницы к богатому хозяину: есть-пить надо.
«Будешь мне печь пироги,— сказал богатый хозяин,— вот квашня, вот ларь с мукой. Угодишь — возьму в работ ницы, не справишься — иди на все четыре стороны».
Взялась девочка за работу. А сама вся дрожит от стра ха: вдруг не получится? Ведь пирогов она никогда в жизни не пекла. Жили они с матерью так бедно, что муки у них в доме и щепотки не было. Но взялся за гуж, не говори, что не дюж. Замесила девочка кое-как тесто, стала печь пи рог. А он расползается во все стороны, словно блин. Заныло у девочки сердце: чует, что не угодит хозяину, прогонит он её.
Ан и правда всё худо вышло. Принесла она хозяину свой пирог. Откусил он кусочек, и рот его перекосился весь. Будто кислое-прекислое яблоко съел.
«Отрава, а не пирог! — закричал хозяин и затопал на девочку ногами.— Вон из моего дома!»
Подкосились у девочки от страха ноги, и упала она на пол. Лежит, не поднимается. Долго богатый хозяин бесновался, а потом и говорит:
«Есть у меня любимая свинья. Если она съест этот пи рог— твоё счастье. Будешь готовить для неё».
Пошёл богатый хозяин в хлев, хотел отдать пирог своей любимой свинье, да раздумал и сам съел всё до крошки. Вот какой жадный был!
Приходит и говорит:
«Съела свинья пирог, твоё счастье. А за то, что мне не угодила, будешь работать задаром. Марш на кухню, принимайся за дело! Да смотри, старайся!»
Снова взялась девочка за работу. «Наверное, это мне мамино колечко помогает»,— подумала она и надела его на палец. Месит девочка тесто, старается. И вдруг видит: нет на пальце колечка! Заплакала она горько-горько, и потекли прямо в квашню её солёные слёзыньки.
Стала искать она колечко. Перемесила тесто заново раз, другой, третий, прощупала всё по горсточке — нет колечка. Ныли у девочки руки-ноги, ломило поясницу. Тесто с каждой минутой становилось все круче, а она всё искала, искала...
Пришла пора печь пироги. Сажает их девочка на боль шие сковороды, ставит в горячую печь, а сама еле на ногах держится — так устала. А когда испекла, отнесла их хозяину.
«Мягки ли пироги?» — спросила она.
«Ох, мягки...»
«Понравятся ли они свинье?»
«Понравятся, понравятся,— отвечает ей жадный хозяин, а сам думает: «Соли ей не давал, а пироги посолены. Может, она и без муки пироги испечёт? Вот тогда заживу, ещё бо гаче буду!»
Раздобрел хозяин. Разрешил девочке оскоблить квашню и испечь себе пирожок-поскрёбышек. Собирает, соскабливает девочка остатки теста с квашни и вдруг видит: вот оно, её колечко! Лежит на самом дне.
Обрадовалась девочка. Быстро испекла пирожок-поскрёбышек и присела в уголку у печки отдохнуть. В это время в дом зашёл старик-нищий и попросил милостыню. Разломила девочка пирожок и половину отдала старику. Отведал он её пирожка и сказал:
«Золотые у тебя руки, дочка. Спасибо тебе!»
...Я замечал, что и мама старается потише греметь на кухне посудой и сестра закрыла свой учебник, притихла за столом — тоже слушает вместе со мной Пелагеину сказку. И невдомёк мне было тогда, что это и не сказка вовсе, а са мая настоящая быль: тётка Пелагея рассказывала про своё детство. Это она сама, оставшись сиротой, работала у дере венского попа прислугой. И однажды обронила в квашню колечко — подарок матери. Только было оно не золотое, а обыкновенное, самодельное, из медной копейки. Как давно это было!
И снова, второй раз в жизни, тётка Пелагея осталась сиротой. В первый же год войны она получила сразу три извещения — о смерти мужа и двух сыновей. Больше никого у неё не осталось, даже внуков. Она как-то сразу постарела, стала забывчивой и усталой. И кто знает, перенесла бы она это горе, если бы не было у неё зацепки на земле, лю бимого дела — печь пироги. Исстрадавшимся людям нужна была радость, даже самая малая, чтобы совсем не очерствела душа. Вот и радовала их тётка Пелагея всю войну свои ми пирогами, пусть и неказистыми, испечёнными из сырой картошки и конского щавеля.
А потом пришёл День Победы, с фронта возвращались в деревню израненные солдаты, мужья и братья, и каждой семье хотелось их встретить по-праздничному. Тут уж и во все было не обойтись без Пелагеиных пирогов!
Умерла тётка Пелагея тихо. Легла однажды на свою нетопленную печь и не проснулась. Хоронили её всем селом. И каждый, кто шёл за гробом, вдруг почувствовал, что по терял очень близкого человека.
После себя не оставила она даже медной копейки — лишь добрую память в сердцах односельчан да сказку, которую выстрадала всей своей жизнью.